Чтобы тонна информации закрепилась в вашем сознании, ее нужно сделать компактной.
В 1956 году Джордж Миллер, один из основателей зарождавшейся тогда области когнитивной психологии, написал довольно необычную работу. Возможно, это свидетельствует о нравах того времени, но статья начинается с забавного, сардонического абзаца, который далек от той сухой, бездушной, прозы, которую редакторы журналов и раздраженные рецензенты заставляют нас писать сегодня:
«Моя проблема в том, что меня преследует целое число 7. В течение семи лет это число преследовало меня, вторгалось в мои самые частные данные и нападало на меня со страниц наших самых публичных журналов. …По выражению одного известного сенатора, за этим стоит некий замысел, некая закономерность, управляющая его появлением. Либо в этом числе действительно есть что-то необычное, либо я страдаю от мании преследования».
Несмотря на необычный тон вступления, статья Миллера стала классической, потому что в ней был сформулирован фундаментальный тезис о памяти, который подтверждается снова и снова: человеческий мозг в любой момент времени может удерживать в памяти лишь ограниченное количество информации.
Миллер использовал шутливую метафору преследования со стороны целого числа, чтобы привлечь внимание к своему выводу о том, что мы можем держать в памяти только около семи фрагментов. Более поздние оценки говорят, что Миллер был слишком оптимистичен и что мы можем одновременно держать в голове не более трех-четырех фрагментов информации. Это ограничение памяти помогает объяснить, почему, когда веб-сайт выдает случайный набор букв и цифр для временного пароля — скажем, JP672K4LZ, — вы благополучно забываете его почти мгновенно, если не запишете.
Профессиональные спортсмены, занимающиеся памятью (Да! Есть настоящие чемпионаты по памяти), сталкиваются с тем же ограничением, что и все остальные, но они обходят эту проблему, используя хитрую лазейку: не существует четкого определения того, что представляет собой один фрагмент информации. Чанкинг (фрагментирование) позволяет нам сжимать огромные объемы данных в легкодоступную информацию.
Хотя вы можете и не осознавать этого, но вы уже используете фрагментирование в повседневном обучении и запоминании. Например, когда вы запоминаете номер телефона. Запомнить эту последовательность цифр относительно легко, потому что она разбита на четыре запоминающиеся части — предсказуемая схема «три-три-два-два». Группируя эти номера, мы сокращаем объем информации, с которой приходится работать нашему мозгу.
Аббревиатуры (например, Spam — Seriously Pissing-off Advertising Mail — Серьёзно задалбывающая рекламная почта) и мнемонические фразы (фразы типа Каждый охотник желает знать, где сидит фазан — последовательность цветов спектра) следуют аналогичному принципу, привязывая трудно запоминающуюся информацию к простым понятиям, которые мы можем легко усвоить. Даже случайно сгенерированная бессмысленная строка букв и цифр, которую мы привели выше, становится гораздо более удобным паролем, если разбить ее на части JP6- 72K- 4LZ.
Некоторые из наиболее убедительных исследований в области фрагментирования были проведены в 1970-х годах Хербом Саймоном, психологом из Университета Карнеги-Меллон и пионером в зарождающейся области искусственного интеллекта. Саймон внес вклад во многие области, в том числе в экономику, за которую он получил Нобелевскую премию в 1978 году, но для меня самым интересным его исследованием были шахматы. Впервые Саймон заинтересовался разработкой компьютерных алгоритмов для моделирования решения задач человеком в 1950-х годах, и в качестве основной задачи он использовал шахматы.
Если смотреть на шахматы глазами начинающего игрока, то они могут показаться пугающими по своей сложности. Когда игра начинается, у каждого игрока есть восемь пешек, два слона, два коня, две ладьи, один ферзь и один король, которые перемещаются по сетке из шестидесяти четырех чередующихся светлых и темных клеток. Глядя на доску, новичку трудно уследить за расположением всех своих фигур. В отличие от них, гроссмейстер — а это звание присваивается только самым опытным шахматистам — может быстро разобраться в конфигурации фигур на доске, распознавая и реагируя на знакомые схемы и последовательности. В результате начинающий шахматист с трудом делает каждый ход, а гроссмейстер может прорваться сквозь беспорядок и предугадать всю последовательность ходов, которую еще предстоит сделать.
Когда Саймон изучал шахматных экспертов, он обнаружил, что они могут смотреть на набор фигур на доске всего несколько секунд, а затем воспроизводить по памяти положение каждой фигуры. Однако когда их просили вспомнить расположение шахматных фигур, расставленных в случайных позициях, которые нарушали правила игры, их память падала до уровня дилетантов.
Эти результаты говорят о том, что шахматные гроссмейстеры не обладают экстраординарными способностями к запоминанию; скорее, они полагаются на знание предсказуемых паттернов и последовательностей, накопленных ими во многих ситуациях, с которыми можно столкнуться в обычной шахматной игре. Как и спортсмены, соревнующиеся по запоминанию информации, шахматные гроссмейстеры используют комбинацию навыков, тренировок и опыта — то есть экспертность — для молниеносной игры.
В 2004 году, когда мои исследования распространились на множество областей, я заинтересовался тем, как экспертность меняет то, как мы учимся и запоминаем. Большинство из нас, если не все, обладают определенной экспертностью — любители птиц могут быстро определять различные виды птиц, а автолюбители могут сразу узнать год, марку и модель автомобиля. В то время большинство нейробиологов считали, что экспертность возникает благодаря изменениям в сенсорных областях мозга.
Согласно этой точке зрения, заядлые орнитологи могут различать десятки видов воробьев, потому что они воспринимают тонкие вариации в рисунке крыльев, которые для нетренированного глаза кажутся едва различимыми.
Как у исследователя памяти, у меня была другая догадка. Зная, что префронтальная кора помогает нам сосредоточиться на отличительных аспектах события, я подозревал, что экспертность меняет способ мобилизации префронтальной коры. Эта идея оставалась бездейственной до тех пор, пока мой аспирант Майк Коэн не познакомил меня с замечательным студентом-психологом по имени Крис Мур.
Работая вместе до поздней ночи, Крис и Майк разработали компьютерную программу для создания серии трехмерных фигур. Эти формы немного напоминали инопланетные космические корабли, но в них прослеживалась фундаментальная структура и логика, подобно тому как у разных видов птиц или марок автомобилей есть определенные черты, которые меняются, и определенные черты, которые более или менее постоянны.
Затем Крис и Майк набрали группу студентов-добровольцев, которые за десять дней стали «экспертами» по этим инопланетным формам, научившись определять общие черты объектов, а также различать различия между ними. После обучения мы поместили их в магнитно-резонансный томограф, чтобы посмотреть, как это обучение повлияло на их мозг. Пока мы регистрировали их мозговую активность, им ненадолго показывали одну из этих фигур, а затем просили сохранить ее мысленный образ после того, как она исчезнет с экрана. Примерно через десять секунд им показывали другую фигуру и спрашивали, похожа ли она на ту, которую они только что видели.
Для неподготовленного человека этот тест был бы невероятно сложным, но наши добровольцы справились с ним почти идеально. Подобно шахматным мастерам Херба Саймона, наши эксперты разработали особые способы извлечения наиболее полезной информации о том, что они пытались запомнить, что позволило им обойти ограничения памяти, используя свой опыт. Однако когда мы перевернули фигуры вверх ногами, наши эксперты больше не могли применять свои навыки, им стало трудно различать чужие фигуры.
Как я и ожидал, МРТ-сканирование показало, что активность в префронтальной коре резко возрастала, когда студенты полагались на экспертные навыки, чтобы сохранить инопланетные фигуры в своей памяти.
Это говорит нам о том, что экспертность — это не только умение видеть закономерности, но и то, как мы их находим. Например, эксперты-птицеловы не просто «видят» разницу между певчим и домашними воробьями, они используют свои знания и опыт, чтобы найти наиболее характерные черты этих птиц. По мере накопления опыта в любой теме мы можем использовать полученные знания, чтобы сосредоточиться на наиболее важных элементах новой информации, которая нам нужна.
Чаран Ранганатх — профессор психологии и нейробиологии и директор лаборатории динамической памяти Калифорнийского университета в Дэвисе.
Читайте также: Дежавю — это всего лишь один из многих странных видов переживаний уже виденного